Обед.
Солнце в зените, и Никодим, отдыхая, сидит на чурбаке возле будки. Неделю назад сплавщики поставили запань в километре от перевоза, и теперь по Сысоле плывут только редкие бревна, вырвавшиеся из запани, да корье. Никодиму редко приходится отдыхать — дорога установилась, и машины, снующие между лесопунктом и совхозом, беспрестанно требуют паром. Недавно, когда моль еще шел по Сысоле, Никодим багром прибил к берегу четыре бревна, прикрутил их проволокой да заколотил между ними колья, чтоб не унесло течением. Потом взобрался на плот, попрыгал, прошелся несколько раз из конца в конец и остался доволен:
— Неплохой помост. Завтра и на том берегу сделаю.
Теперь, сидя на чурбаке, Никодим любуется сделанным плотиком-пристанью.
— Здорово, капитан-ефрейтор! — раздался веселый голос.
Никодим обернулся: сзади стоял участковый с удилищем и баночкой червей в руках.
— Здорово, коль не шутишь! — скупо улыбнулся Никодим: обида за штраф все-таки не совсем покинула его. — Или опять ругаться пришел?
Старшина курил и глядел, как легкие волны Сысолы лизали носки его яловых сапог.
— За что на тебя ругаться-то! Лодки у тебя просмолены, весла крепкие, сиденья, видать, новые. Вот и сходни вроде плота соорудил. Выходит, ты рабочий мужик, а не хвастун. Заботишься о вверенном тебе участке.
— Сам не позаботишься, дядя не придет и не сделает. Сенокос скоро начнется, потому и сходни сделал — косари на тот берег будут переправляться. Зачем мне от них плохие слова слышать?
— Что ж, молодец, Зизганов. Ты извини, если вначале что не так сказал. В людях сразу-то не разберешься. Как говорится, надо пуд соли съесть, а уж потом судить. Не серчай, пожалуйста!
— Мы что, мы понимаем, — растроганный извинением Коноплева, Никодим не мог подобрать | слов и только жадно затянулся.
— Сам-то ходишь на рыбалку?
— Иногда посижу на зорьке ... с удочкой!
— Ну, и хорошо ловится? На что ловишь?
— На червяка. Да разве у меня улов? Так, кошке на обед. Сетями-то я не занимаюсь, не промышляю рыбу. Это твой помощник Коскоков, вот у того, правда, ловится. Мешками волокет рыбку с реки.
— Завидуешь?
— На кой мне завидовать. Я не жадный!
— Но ведь Аксен Антонович ловит на основании договора. Он же промышляет не для себя — для сельпо, для людей.
Но в голосе Коноплева не было уверенности. Никодим, почувствовав это, резанул напрямик:
— Молод ты еще, старшина. Зеленый, как в тайге говорят. Будет тебе Аксен стараться для людей. Один хвост он, верно, и отдаст повару в чайной, а уж пяток себе оставит. А десяток бабам продаст. Кто их считал, его уловы-то? Кто его контролирует в сельпе твоем? Или на сетях спидо-метр нынче ставят? А тем более у него и красная повязка на рукаве...
— Но ведь он в николин день действительно дежурил в чайной! И пьяниц выгонял, и за порядком следил...
— До того наследился, что у Мотри Кузькоковой в огороде свалился. А буфетчица всю магазинную водку по ресторанной цене продала. Следил!..
— Ты серьезно?
— С детства болтать не обучен.
— Нет, Зизганов, видать, между вами еще в детстве черная кошка пробежала.
— Ты ту кошку не трогай, старшина, она уже двадцать лет моей женой зовётся. А правду про Аксена тебе не только я сказать могу... Да ты бери у меня лодку-то одновеслуху да гони на Черное озеро. Он непременно сейчас там — сети вытягивает... Аксен тебе подскажет, где рыбку ловить.
Коноплев кинул в воду папироску и прыгнул в лодку, на которую ему указал Никодим. Шея и лицо пылали: если этот Зизганов прав, выходит, он сам пустил волка в овечий загон? А может, Никодим все это по злобе? Сам же признался, что из-за жены они враждуют. Не поделили в молодости девчонку, а ненависть на всю жизнь друг к другу осталась.
Оттолкнувшись веслом, он спросил поднявшегося с чурбака Никодима:
— А на озере рыбка клюет?
— В протоках поклевывает. На уху, может, и натаскаешь.
— Если запоздаю, эту лодку на том берегу не тронь, оставь. Переправлюсь — сам привяжу к сходням. А на Черное озеро дорогу как отыскать?
— Найдешь. Как переправишься, шагай по проселку — он сейчас хорошо заметен, телеги разбили— и топай прямо. К озеру и выйдешь... - напутствовал его Никодим.
Черное озеро тянется на километр, изгибаясь подковой возле Сысолы. В начале озера три рукава — протоки с ключами, с лужами, а у лугов озеро кончается узкой протокой, переходящей в небольшой заливчик. Черное озеро от веку любимое место рыбы для нереста. Дно илистое, мягкое, словно пуховая перина, а над озером кисеей висят мошки, снуют мотыльки. А мотыль, известно, для рыбной молоди, что молозиво для теленка-сосунка. Сытное место для рыбы это озеро, жирует она здесь на свободе. Поймаешь, приятно в руки взять. Озеро умелого рыбака круглый год может прокормить.
От перевоза проселочная дорога выбегает в светлый сосновый бор, а из него бросается на усыпанный желтыми лютиками луг, взбирается на холм и тут уж покорно подползает к дремотному озеру. С этой стороны на берегу озера комластые сосны, как часовые, стерегут покой водной глади, а с другой стороны говорливые ивы беспрестанно шепчутся с ветром, заглядываясь в воду. И по всему окружью, у самой воды, белые шапки черемухи. Коноплев просунул голову сквозь ветви и внимательно оглядел озеро. На рябой глади не было никого. Только возле затопленных пихт виднеются кончики кольев да среди кувшинок плещется молодь, охотясь на комаров.
Коноплев подошел к березе, отломил веточку с сережками и растер между пальцами клейкие листочки. Их запах напомнил ему березы под окном в родном селе, баню, отца, хлещущегося до исступления веником.
«А на березе листья уже с трехкопеечную монетку. Значит, лещи нерестятся вовсю. Прав Никодим: кто хочет разжиться лещами, должен быть на. озере... А мы поудим — может, бог пошлет окунишко или подлещика».
Старшина наживил на крючок червяка, закинул удочку за кувшинки. Поплавок покачался на воде и застыл. Прошло около получаса, но никто не позарился на червяка.
«Ладно, им, видать, и букашек хватает, на мясную пищу не тянет. Пойдем в другое место, может, там окуньки поголоднее...»
Закинув удилище за плечо, старшина берегом направился к лесочку на возвышенности. Внимание его привлек дымок, подымающийся из зарослей ивняка. Старшина подошел поближе и сквозь заросли заметил Аксена — тот вытащил сети и подвешивал их на рогулины для просушки.
«Совсем ничего не опасается мужик. Ах да, у него ведь договор, он промысловик. Ладно, лишь бы запретного леща не промышлял, а сети мы не тронем. Переправлюсь к нему — должен же он указать место, где хороший клев».
Но переправиться через протоку не простое дело. Вплавь можно, но север — это вам не Южный берег Крыма и даже не ласковый Днепр. Здесь и в июле вода такая, что окунешься и выскакиваешь как ошпаренный. Возле берега старшина обнаружил несколько бревен. Связав их ремнем, перебрался на ту сторону залива, оставил плотик возле сухой ивы и вышел на сухое место. Аксен, увидав старшину, выронил сеть и открыл рот, словно рыба, брошенная на берег.
— Поклон труженику! — улыбаясь, сказал Коноплев. Он сел возле костра, не обращая внимания на остолбеневшего Аксена. «Видать, прав-то Никодим, с чистой совестью люди так не пугаются!» Повернувшись, старшина неловко ткнул сапогом в котелок. Угли зашипели, покрылись седым налетом.
— Эх, жаль, уху опрокинул... Да ты, видать, уж отобедал...
Но остатки ухи, пролитые на костер, не волновали Аксена. «Зачем он пожаловал? — билась мысль в мозгу. — Может, нерестилище обнаружил? Тогда хана...»
Аксен улыбнулся через силу, бросился в шалаш и вынес из него сухие пихтовые чурки.
— Садись поудобнее, товарищ старшина, отдохни на свежем воздухе. А то ведь у тебя все дела да происшествия, так и организм можно раньше времени износить. Я сейчас ушицу сготовлю.
Уха на костре возле озера... Что может быть слаще? Но уж очень суетится вокруг него Аксен Кос- коков.
— Спасибо, в другой раз, — тихо сказал старшина. — Я ведь сам за рыбкой пришел, а за час даже ерш не клюнул. Ну как, Аксен Антонович, дежурство провел без меня?
— Так себе, товарищ старшина, — не понимая куда клонит Коноплев, ответил Аксен. — Обыкновенно. Пьяниц маленько пошугал, шоферам мораль прочел. И — домой. Сюда на озеро подался. У меня ж план по сельпу. Выполнять надо. Однако вода светлая, на уху только и вылавливаю — рыба теперь сеть видит, обходит стороной. Думаю шабашить да в другие места податься.
Коноплев искоса посмотрел на сети, а потом на ведро — в мутной воде плавала чешуя крупной рыбы. Да и на углях жарился хвост отнюдь не бро-совой плотвички.
— Прибедняешься, Аксен Антонович. Звон в ведре какая чешуя плавает. Что пуговицы на кителе.
— Так это вчера попалось маленько. А сегодня ни одной. Это вчера пара карасей запуталась в сети.
Аксен явно нервничал: старшина, выходит, не такой уж лопух. Глазаст — углядел-таки чешую. «Нет, — решил Аксен,—с ним ухо востро надо держать, парнишка только с виду прост».
— А когда дежурил, не замечал, чтобы в чайной буфетчица водкой торговала?..
— Нет, не было такого, я бы пресек. Ты ведь мне инструкцию дал, как можно. Не было, — божился Аксен, суетясь возле костра, подкладывал ветки, подгребал рассыпавшиеся угли.
«Врет!» — почувствовал Коноплев.
«Как бы не углядел в кустах мешок с утренним уловом!» — беспокоился Аксен, кидая вороватый взгляд на ивняк.
Сегодня на зорьке Аксен выбрал из сетей десяток лещей величиной с печную заслонку. «На полпуда потянет! — выбирая рыбу, радовался он. — И вот на тебе — сидит у костра старшина, а в кустах валяется мешок с уловом. И как его оттуда взять — уму непостижимо. А ведь это только утром, а сколько сейчас лещей болтается в сетях... Как же спровадить старшину подальше ?» — потел от мыслей _ Аксен.
— А ты, старшина, в протоке возле Сысолы не пробовал? Знатное место? — залебезил он. — Сам, бывало, когда еще для сельпа не работал, сиживал там с удочкой. На кастрюлю подлещиков да окуньков, бывало, натаскивал.
— Ну? — заинтересованно поднялся старшина и взял удочку. — Значит, говоришь, у протоки, возле Сысолы? А может, у перевоза?
— У перевоза, у перевоза, — заторопился Аксен. «Пусть уйдет, а там я уж быстро обернусь с мешком и сетями».
«Спроваживает», — догадался Коноплев.
— Ин ладно, туда и направлюсь, — старшина закинул удочку на плечо и шагнул к кустам ивняка. — А это что?
— Да ведь говорил тебе: утром пара карасей... Ну, может, больше...
Коноплев нагнулся и вытащил из мешка полуторакилограммового леща. Он давно уже не видел такой крупной рыбы с черной спиной. Разбухший ее живот был полон икры.
— А говоришь — карась. А ведь это лещ!
— Маленько и лещ был, — ответил побледневший Аксен.
— А разве ты не знаешь, что во время нереста леща промышлять не положено? Ты ведь должен сам соблюдать и других наставлять, а нарушаешь...
— Я-то, что.... Попалася в сеть, не выбрасывать же? Подумаешь, лещ... Их через месяц столько расплодится... Да ты возьми его себе...
— А ведь это ты мне взятку предлагаешь, Коскоков? — голос старшины налился гневом.
— Я по дружбе...
— Мне и по дружбе незаконно выловленная рыба не нужна.
Коноплев стал опорожнять мешок.
— Десять крупных лещей... Her. это, Коскоков, не случайно. Случайно я тебе доверил удостоверение дружинника. Просчитался я, выходит. Ладно, разговоры в сторону, собирай рыбу в мешок и пойдем.
— Куда? Зачем? — сопротивлялся Аксен.
— Не прикидывайся, Коскоков, делай, что приказывают. Живо!
Аксен обреченно вздохнул, завязал мешок, вытащил из шалаша котомку с харчами, бросил в нее закопченный котелок и спросил:
— А сети куда?
— С собой бери. И вытащи те, что еще в озере стоят.
В аксеновской лодке тесновато: котомка, мешок с рыбой — не повернешься. На носу устроился хмурый Коноплев, на корме с веслом Аксен. У нерестилища возле пихт старшина ухватился за кол и скомандовал:
— Выбирай сети...
Коскоков неторопливо, оттягивая время, начал выбирать сеть. В первой, к счастью, не было ничего. Но во второй... Три леща и щука. Аксен, не выпутывая рыб, кинул сеть на дно лодки. Под тяжестью мокрых сетей лодка осела на корму, борта возвышались над водой с ладонь.
«Все, попался я на крючок. Теперь не выпустит, все припомнит. Штрафом если отделаюсь — хорошо. А может и дело завести. Очень даже просто... А коль узнает, что в сельпо я щурят да плотву сдаю — совсем пиши пропало!» — горестно размышлял, гребя веслами, Аксен.
— Товарищ старшина, прости, — как провинившийся первоклассник, Аксен пытался заглянуть в глаза Коноплеву. — Ну, хочешь, всех лещей отдам в столовую. Или детишкам в детский сад? Хочешь?
— Греби без разговоров! — сквозь зубы сказал Коноплев. Он злился теперь уже на себя: какой-то проходимец, неграмотный, можно сказать, дядька обвел его, выпускника областной школы милиции, вокруг пальца. Да мало сказать — обвел... Еще и красную повязку ему доверил. Послал козла капусту стеречь.
«Нет, с лещами мне в сельсовет показываться не резон. Вызовет понятых, составит акт, а там уж прокурор разбираться будет», — размышлял Аксен.
Лодка вошла в залив. Течение стало сильнее, чувствовалось приближение реки. А вот и Сысола. Аксен правил на фарватер. Показался и перевоз. На берегу возле парома вышагивал Никодим.
И Аксен решился: «Лещей с сетями за борт! Пойди докажи потом!». Он бросил весла, схватил сеть с пойманной рыбой и кинул ее за борт. Лодка покачнулась и зачерпнула бортом воду.
— Ты что делаешь?
— Хватит! Ни тебе, ни мне... — и Аксен швырнул в воду мешок с лещами. Он пытался выбросить и последнюю сеть, но капроновая паутина зацепилась за пуговицу кителя старшины, рванувшегося с носа лодки к Аксену. Коскоков потянул к себе сеть, дернул и оборвал паутинку. От толчка Аксен не удержался в раскачавшейся лодке и шлепнулся в воду. Лодка накренилась, зачерпнула воды, но еще держалась на плаву. Аксен вынырнул с выпученными от страха глазами, судорожно выплевывая воду. Он ухватился за борт, пытаясь выбраться, но лодка накренилась к нему и ушла под воду. Коноплев, как был в форме, оказался в ледяной воде. Только сверкнул на солнце алый околыш фуражки.
Вынырнув, старшина тряхнул стриженой головой и легкими саженками поплыл к берегу. Аксен скрылся под водой, но успел стащить сапоги и теперь, молотя, как вальками, босыми ступнями, подгребал, словно щенок, воду под себя. Но плавать Аксен был не мастер. Отяжелевшие телогрейка и брюки тащили его ко дну. И тогда он заорал истошным голосом:
— Тону! Тону!
От перевоза мчался Никодим с багром — он раньше всех услышал крики. Добежав до будки, он прыгнул в лодку и заработал веслами.
Течением несло к нему милицейскую фуражку. Никодим веслом подвел фуражку к борту, вытащил ее, положил на сиденье. «Уж не утопил ли этот гад участкового?»
— Спа-си-и-те! — совсем близко послышался охрипший голос, и лодка, выйдя из-за поворота, пошла по фарватеру. Никодим повернул голову и увидел: навстречу ему днищем вверх плывет лодка, а возле нее молотит ногами и руками по воде человек.
«Аксен! Точно, он! — узнал Никодим. — А почему фуражка плыла? Где же участковый?»
— Старшина! Ко-но-плев! — крикнул Никодим.
— Не ори, я здесь! — Под обрывом стоял старшина в трусах. Он выжимал галифе. Сапоги и китель валялись рядом с ним. — Захвати лучше рыбака в лодку. Он мне нужен...
Никодим подвел лодку к барахтающемуся Аксену:
— Лезь!
Аксен ухватился за днище своей лодки и дрожащим голосом повторял:
— Тону! Уто-пили!
Никодим ухватил Аксена за ворот телогрейки и втащил в лодку.
Пристав к обрывистому берегу, Зизганов сказал:
— Товарищ участковый, садитесь. У меня в будке печь топится и чайник стоит. Обогреетесь.
Коноплев натянул галифе, всунул ноги в сапоги и, взяв в руки намокший китель, влез в лодку. Усевшись на корме, он брезгливо глянул на дрожащего Аксена:
— Доигрался, рыбак! Теперь-то уж придется отвечать по всей строгости, дружинничек... Думал, дурачки вокруг тебя? Думал, не разгадают, отчего ты баб от своего погреба гонишь, когда милиционер идет. Деятель! — и Коноплев отвернулся от заскулившего Аксена.
Лодка шла к перевозу.
Солнце в зените, и Никодим, отдыхая, сидит на чурбаке возле будки. Неделю назад сплавщики поставили запань в километре от перевоза, и теперь по Сысоле плывут только редкие бревна, вырвавшиеся из запани, да корье. Никодиму редко приходится отдыхать — дорога установилась, и машины, снующие между лесопунктом и совхозом, беспрестанно требуют паром. Недавно, когда моль еще шел по Сысоле, Никодим багром прибил к берегу четыре бревна, прикрутил их проволокой да заколотил между ними колья, чтоб не унесло течением. Потом взобрался на плот, попрыгал, прошелся несколько раз из конца в конец и остался доволен:
— Неплохой помост. Завтра и на том берегу сделаю.
Теперь, сидя на чурбаке, Никодим любуется сделанным плотиком-пристанью.
— Здорово, капитан-ефрейтор! — раздался веселый голос.
Никодим обернулся: сзади стоял участковый с удилищем и баночкой червей в руках.
— Здорово, коль не шутишь! — скупо улыбнулся Никодим: обида за штраф все-таки не совсем покинула его. — Или опять ругаться пришел?
Старшина курил и глядел, как легкие волны Сысолы лизали носки его яловых сапог.
— За что на тебя ругаться-то! Лодки у тебя просмолены, весла крепкие, сиденья, видать, новые. Вот и сходни вроде плота соорудил. Выходит, ты рабочий мужик, а не хвастун. Заботишься о вверенном тебе участке.
— Сам не позаботишься, дядя не придет и не сделает. Сенокос скоро начнется, потому и сходни сделал — косари на тот берег будут переправляться. Зачем мне от них плохие слова слышать?
— Что ж, молодец, Зизганов. Ты извини, если вначале что не так сказал. В людях сразу-то не разберешься. Как говорится, надо пуд соли съесть, а уж потом судить. Не серчай, пожалуйста!
— Мы что, мы понимаем, — растроганный извинением Коноплева, Никодим не мог подобрать | слов и только жадно затянулся.
— Сам-то ходишь на рыбалку?
— Иногда посижу на зорьке ... с удочкой!
— Ну, и хорошо ловится? На что ловишь?
— На червяка. Да разве у меня улов? Так, кошке на обед. Сетями-то я не занимаюсь, не промышляю рыбу. Это твой помощник Коскоков, вот у того, правда, ловится. Мешками волокет рыбку с реки.
— Завидуешь?
— На кой мне завидовать. Я не жадный!
— Но ведь Аксен Антонович ловит на основании договора. Он же промышляет не для себя — для сельпо, для людей.
Но в голосе Коноплева не было уверенности. Никодим, почувствовав это, резанул напрямик:
— Молод ты еще, старшина. Зеленый, как в тайге говорят. Будет тебе Аксен стараться для людей. Один хвост он, верно, и отдаст повару в чайной, а уж пяток себе оставит. А десяток бабам продаст. Кто их считал, его уловы-то? Кто его контролирует в сельпе твоем? Или на сетях спидо-метр нынче ставят? А тем более у него и красная повязка на рукаве...
— Но ведь он в николин день действительно дежурил в чайной! И пьяниц выгонял, и за порядком следил...
— До того наследился, что у Мотри Кузькоковой в огороде свалился. А буфетчица всю магазинную водку по ресторанной цене продала. Следил!..
— Ты серьезно?
— С детства болтать не обучен.
— Нет, Зизганов, видать, между вами еще в детстве черная кошка пробежала.
— Ты ту кошку не трогай, старшина, она уже двадцать лет моей женой зовётся. А правду про Аксена тебе не только я сказать могу... Да ты бери у меня лодку-то одновеслуху да гони на Черное озеро. Он непременно сейчас там — сети вытягивает... Аксен тебе подскажет, где рыбку ловить.
Коноплев кинул в воду папироску и прыгнул в лодку, на которую ему указал Никодим. Шея и лицо пылали: если этот Зизганов прав, выходит, он сам пустил волка в овечий загон? А может, Никодим все это по злобе? Сам же признался, что из-за жены они враждуют. Не поделили в молодости девчонку, а ненависть на всю жизнь друг к другу осталась.
Оттолкнувшись веслом, он спросил поднявшегося с чурбака Никодима:
— А на озере рыбка клюет?
— В протоках поклевывает. На уху, может, и натаскаешь.
— Если запоздаю, эту лодку на том берегу не тронь, оставь. Переправлюсь — сам привяжу к сходням. А на Черное озеро дорогу как отыскать?
— Найдешь. Как переправишься, шагай по проселку — он сейчас хорошо заметен, телеги разбили— и топай прямо. К озеру и выйдешь... - напутствовал его Никодим.
Черное озеро тянется на километр, изгибаясь подковой возле Сысолы. В начале озера три рукава — протоки с ключами, с лужами, а у лугов озеро кончается узкой протокой, переходящей в небольшой заливчик. Черное озеро от веку любимое место рыбы для нереста. Дно илистое, мягкое, словно пуховая перина, а над озером кисеей висят мошки, снуют мотыльки. А мотыль, известно, для рыбной молоди, что молозиво для теленка-сосунка. Сытное место для рыбы это озеро, жирует она здесь на свободе. Поймаешь, приятно в руки взять. Озеро умелого рыбака круглый год может прокормить.
От перевоза проселочная дорога выбегает в светлый сосновый бор, а из него бросается на усыпанный желтыми лютиками луг, взбирается на холм и тут уж покорно подползает к дремотному озеру. С этой стороны на берегу озера комластые сосны, как часовые, стерегут покой водной глади, а с другой стороны говорливые ивы беспрестанно шепчутся с ветром, заглядываясь в воду. И по всему окружью, у самой воды, белые шапки черемухи. Коноплев просунул голову сквозь ветви и внимательно оглядел озеро. На рябой глади не было никого. Только возле затопленных пихт виднеются кончики кольев да среди кувшинок плещется молодь, охотясь на комаров.
Коноплев подошел к березе, отломил веточку с сережками и растер между пальцами клейкие листочки. Их запах напомнил ему березы под окном в родном селе, баню, отца, хлещущегося до исступления веником.
«А на березе листья уже с трехкопеечную монетку. Значит, лещи нерестятся вовсю. Прав Никодим: кто хочет разжиться лещами, должен быть на. озере... А мы поудим — может, бог пошлет окунишко или подлещика».
Старшина наживил на крючок червяка, закинул удочку за кувшинки. Поплавок покачался на воде и застыл. Прошло около получаса, но никто не позарился на червяка.
«Ладно, им, видать, и букашек хватает, на мясную пищу не тянет. Пойдем в другое место, может, там окуньки поголоднее...»
Закинув удилище за плечо, старшина берегом направился к лесочку на возвышенности. Внимание его привлек дымок, подымающийся из зарослей ивняка. Старшина подошел поближе и сквозь заросли заметил Аксена — тот вытащил сети и подвешивал их на рогулины для просушки.
«Совсем ничего не опасается мужик. Ах да, у него ведь договор, он промысловик. Ладно, лишь бы запретного леща не промышлял, а сети мы не тронем. Переправлюсь к нему — должен же он указать место, где хороший клев».
Но переправиться через протоку не простое дело. Вплавь можно, но север — это вам не Южный берег Крыма и даже не ласковый Днепр. Здесь и в июле вода такая, что окунешься и выскакиваешь как ошпаренный. Возле берега старшина обнаружил несколько бревен. Связав их ремнем, перебрался на ту сторону залива, оставил плотик возле сухой ивы и вышел на сухое место. Аксен, увидав старшину, выронил сеть и открыл рот, словно рыба, брошенная на берег.
— Поклон труженику! — улыбаясь, сказал Коноплев. Он сел возле костра, не обращая внимания на остолбеневшего Аксена. «Видать, прав-то Никодим, с чистой совестью люди так не пугаются!» Повернувшись, старшина неловко ткнул сапогом в котелок. Угли зашипели, покрылись седым налетом.
— Эх, жаль, уху опрокинул... Да ты, видать, уж отобедал...
Но остатки ухи, пролитые на костер, не волновали Аксена. «Зачем он пожаловал? — билась мысль в мозгу. — Может, нерестилище обнаружил? Тогда хана...»
Аксен улыбнулся через силу, бросился в шалаш и вынес из него сухие пихтовые чурки.
— Садись поудобнее, товарищ старшина, отдохни на свежем воздухе. А то ведь у тебя все дела да происшествия, так и организм можно раньше времени износить. Я сейчас ушицу сготовлю.
Уха на костре возле озера... Что может быть слаще? Но уж очень суетится вокруг него Аксен Кос- коков.
— Спасибо, в другой раз, — тихо сказал старшина. — Я ведь сам за рыбкой пришел, а за час даже ерш не клюнул. Ну как, Аксен Антонович, дежурство провел без меня?
— Так себе, товарищ старшина, — не понимая куда клонит Коноплев, ответил Аксен. — Обыкновенно. Пьяниц маленько пошугал, шоферам мораль прочел. И — домой. Сюда на озеро подался. У меня ж план по сельпу. Выполнять надо. Однако вода светлая, на уху только и вылавливаю — рыба теперь сеть видит, обходит стороной. Думаю шабашить да в другие места податься.
Коноплев искоса посмотрел на сети, а потом на ведро — в мутной воде плавала чешуя крупной рыбы. Да и на углях жарился хвост отнюдь не бро-совой плотвички.
— Прибедняешься, Аксен Антонович. Звон в ведре какая чешуя плавает. Что пуговицы на кителе.
— Так это вчера попалось маленько. А сегодня ни одной. Это вчера пара карасей запуталась в сети.
Аксен явно нервничал: старшина, выходит, не такой уж лопух. Глазаст — углядел-таки чешую. «Нет, — решил Аксен,—с ним ухо востро надо держать, парнишка только с виду прост».
— А когда дежурил, не замечал, чтобы в чайной буфетчица водкой торговала?..
— Нет, не было такого, я бы пресек. Ты ведь мне инструкцию дал, как можно. Не было, — божился Аксен, суетясь возле костра, подкладывал ветки, подгребал рассыпавшиеся угли.
«Врет!» — почувствовал Коноплев.
«Как бы не углядел в кустах мешок с утренним уловом!» — беспокоился Аксен, кидая вороватый взгляд на ивняк.
Сегодня на зорьке Аксен выбрал из сетей десяток лещей величиной с печную заслонку. «На полпуда потянет! — выбирая рыбу, радовался он. — И вот на тебе — сидит у костра старшина, а в кустах валяется мешок с уловом. И как его оттуда взять — уму непостижимо. А ведь это только утром, а сколько сейчас лещей болтается в сетях... Как же спровадить старшину подальше ?» — потел от мыслей _ Аксен.
— А ты, старшина, в протоке возле Сысолы не пробовал? Знатное место? — залебезил он. — Сам, бывало, когда еще для сельпа не работал, сиживал там с удочкой. На кастрюлю подлещиков да окуньков, бывало, натаскивал.
— Ну? — заинтересованно поднялся старшина и взял удочку. — Значит, говоришь, у протоки, возле Сысолы? А может, у перевоза?
— У перевоза, у перевоза, — заторопился Аксен. «Пусть уйдет, а там я уж быстро обернусь с мешком и сетями».
«Спроваживает», — догадался Коноплев.
— Ин ладно, туда и направлюсь, — старшина закинул удочку на плечо и шагнул к кустам ивняка. — А это что?
— Да ведь говорил тебе: утром пара карасей... Ну, может, больше...
Коноплев нагнулся и вытащил из мешка полуторакилограммового леща. Он давно уже не видел такой крупной рыбы с черной спиной. Разбухший ее живот был полон икры.
— А говоришь — карась. А ведь это лещ!
— Маленько и лещ был, — ответил побледневший Аксен.
— А разве ты не знаешь, что во время нереста леща промышлять не положено? Ты ведь должен сам соблюдать и других наставлять, а нарушаешь...
— Я-то, что.... Попалася в сеть, не выбрасывать же? Подумаешь, лещ... Их через месяц столько расплодится... Да ты возьми его себе...
— А ведь это ты мне взятку предлагаешь, Коскоков? — голос старшины налился гневом.
— Я по дружбе...
— Мне и по дружбе незаконно выловленная рыба не нужна.
Коноплев стал опорожнять мешок.
— Десять крупных лещей... Her. это, Коскоков, не случайно. Случайно я тебе доверил удостоверение дружинника. Просчитался я, выходит. Ладно, разговоры в сторону, собирай рыбу в мешок и пойдем.
— Куда? Зачем? — сопротивлялся Аксен.
— Не прикидывайся, Коскоков, делай, что приказывают. Живо!
Аксен обреченно вздохнул, завязал мешок, вытащил из шалаша котомку с харчами, бросил в нее закопченный котелок и спросил:— А сети куда?
— С собой бери. И вытащи те, что еще в озере стоят.
В аксеновской лодке тесновато: котомка, мешок с рыбой — не повернешься. На носу устроился хмурый Коноплев, на корме с веслом Аксен. У нерестилища возле пихт старшина ухватился за кол и скомандовал:
— Выбирай сети...
Коскоков неторопливо, оттягивая время, начал выбирать сеть. В первой, к счастью, не было ничего. Но во второй... Три леща и щука. Аксен, не выпутывая рыб, кинул сеть на дно лодки. Под тяжестью мокрых сетей лодка осела на корму, борта возвышались над водой с ладонь.
«Все, попался я на крючок. Теперь не выпустит, все припомнит. Штрафом если отделаюсь — хорошо. А может и дело завести. Очень даже просто... А коль узнает, что в сельпо я щурят да плотву сдаю — совсем пиши пропало!» — горестно размышлял, гребя веслами, Аксен.
— Товарищ старшина, прости, — как провинившийся первоклассник, Аксен пытался заглянуть в глаза Коноплеву. — Ну, хочешь, всех лещей отдам в столовую. Или детишкам в детский сад? Хочешь?
— Греби без разговоров! — сквозь зубы сказал Коноплев. Он злился теперь уже на себя: какой-то проходимец, неграмотный, можно сказать, дядька обвел его, выпускника областной школы милиции, вокруг пальца. Да мало сказать — обвел... Еще и красную повязку ему доверил. Послал козла капусту стеречь.
«Нет, с лещами мне в сельсовет показываться не резон. Вызовет понятых, составит акт, а там уж прокурор разбираться будет», — размышлял Аксен.
Лодка вошла в залив. Течение стало сильнее, чувствовалось приближение реки. А вот и Сысола. Аксен правил на фарватер. Показался и перевоз. На берегу возле парома вышагивал Никодим.
И Аксен решился: «Лещей с сетями за борт! Пойди докажи потом!». Он бросил весла, схватил сеть с пойманной рыбой и кинул ее за борт. Лодка покачнулась и зачерпнула бортом воду.
— Ты что делаешь?
— Хватит! Ни тебе, ни мне... — и Аксен швырнул в воду мешок с лещами. Он пытался выбросить и последнюю сеть, но капроновая паутина зацепилась за пуговицу кителя старшины, рванувшегося с носа лодки к Аксену. Коскоков потянул к себе сеть, дернул и оборвал паутинку. От толчка Аксен не удержался в раскачавшейся лодке и шлепнулся в воду. Лодка накренилась, зачерпнула воды, но еще держалась на плаву. Аксен вынырнул с выпученными от страха глазами, судорожно выплевывая воду. Он ухватился за борт, пытаясь выбраться, но лодка накренилась к нему и ушла под воду. Коноплев, как был в форме, оказался в ледяной воде. Только сверкнул на солнце алый околыш фуражки.
Вынырнув, старшина тряхнул стриженой головой и легкими саженками поплыл к берегу. Аксен скрылся под водой, но успел стащить сапоги и теперь, молотя, как вальками, босыми ступнями, подгребал, словно щенок, воду под себя. Но плавать Аксен был не мастер. Отяжелевшие телогрейка и брюки тащили его ко дну. И тогда он заорал истошным голосом:
— Тону! Тону!
От перевоза мчался Никодим с багром — он раньше всех услышал крики. Добежав до будки, он прыгнул в лодку и заработал веслами.
Течением несло к нему милицейскую фуражку. Никодим веслом подвел фуражку к борту, вытащил ее, положил на сиденье. «Уж не утопил ли этот гад участкового?»
— Спа-си-и-те! — совсем близко послышался охрипший голос, и лодка, выйдя из-за поворота, пошла по фарватеру. Никодим повернул голову и увидел: навстречу ему днищем вверх плывет лодка, а возле нее молотит ногами и руками по воде человек.
«Аксен! Точно, он! — узнал Никодим. — А почему фуражка плыла? Где же участковый?»
— Старшина! Ко-но-плев! — крикнул Никодим.
— Не ори, я здесь! — Под обрывом стоял старшина в трусах. Он выжимал галифе. Сапоги и китель валялись рядом с ним. — Захвати лучше рыбака в лодку. Он мне нужен...
Никодим подвел лодку к барахтающемуся Аксену:
— Лезь!
Аксен ухватился за днище своей лодки и дрожащим голосом повторял:
— Тону! Уто-пили!
Никодим ухватил Аксена за ворот телогрейки и втащил в лодку.
Пристав к обрывистому берегу, Зизганов сказал:
— Товарищ участковый, садитесь. У меня в будке печь топится и чайник стоит. Обогреетесь.
Коноплев натянул галифе, всунул ноги в сапоги и, взяв в руки намокший китель, влез в лодку. Усевшись на корме, он брезгливо глянул на дрожащего Аксена:
— Доигрался, рыбак! Теперь-то уж придется отвечать по всей строгости, дружинничек... Думал, дурачки вокруг тебя? Думал, не разгадают, отчего ты баб от своего погреба гонишь, когда милиционер идет. Деятель! — и Коноплев отвернулся от заскулившего Аксена.
Лодка шла к перевозу.
Владимир Безносиков
