Мы на юго-восточном побережье Австралии, в штате Квинсленд, на пляже маленького поселка Кулум Бич. «Бич» — так называют здесь пляжи. Отсюда и название морских бродяг («бич комбер» — чесатель побережий).
«Бич» песчаный и пустынный. На нем совершенно нет камней, не видно людей. Но люди здесь побывали, об этом назойливо напоминают пестрые жестянки из-под пива, бутылки «Кока-колы», пачки от сигарет «Кембридж».
Песок мелкий и чистый, как у нас в Евпатории. На нем во множестве разбросаны белые ложки, наподобие тех, при помощи которых надевают туф-ли. Это хрупкие остатки кальмаров, выброшенные океаном.
Маленькие крабы прозрачными тенями разбегаются по «бичу» и мгновенно исчезают в песчаных норах. Стая трясогузок проскакала у самой кай-мы прибоя. Но это вовсе не птицы, а гонимые ветром семена растопырки-перекатиполя.
Кулум Бич — поселок с населением в триста семь душ. А на «холидей» — в отпуск — сюда приезжает более тысячи человек. Многие жители сдают дома на лето. Достать комнату в это время не так легко.
Поселок состоит из одноэтажных коттеджей со слегка наклонными крышами. С крыш собирают дождевую воду для питья и прочих нужд в «танки» — баки, расположенные под домами или рядом с ними. Коттеджи легкие, изящные, разноцветные, что придает поселку нарядный вид. Участки земли возле домов засажены цветами, фруктами и овощами, смотря по вкусу и национальности владельцев. Газоны подстрижены машинками «под ежик».
В центре поселка почта. Почтмейстер в коротких штанах, белых чулках до коленей и белой сорочке с черным галстуком. Он производит почтовые и телеграфные операции, он же принимает и оплачивает чеки.
Рядом с почтой магазин со всякой всячиной. Он, как и все лавки в Австралии, броско и красочно уставлен всевозможными товарами. В маленьком магазине Кулум много всего. Мало только покупателей.
Перед магазином выставлены плакаты с названиями газет и сенсаций в них, призванные привлечь внимание покупателей.
Напротив, через дорогу, спасательная станция. Вышка, откуда наблюдают за купающимися и акулами. Звонят в колокол, значит, берегись — акулы!
Но и без колокола никто не заплывает так далеко, как у нас в Сочи. Не рискуют. Акулы не позволяют свободно пользоваться океаном. Кроме спасателей за акулами следит небольшой траулер, каждое утро патрулирующий вдоль «бичей». С него осматривают акульи удочки и сети. За прош-лый год у побережья штата Квинсленд выловлено около двух тысяч акул.
В Кулуме я гощу у моего брата Боба. Во время гражданской войны мать увезла его в Австралию еще ребенком. Я остался с отцом в России. Отца и матери давно нет в живых, а мы встретились после полувековой разлуки.
...Я наладил трехколенный спиннинг, закрепил безынерционную катушку с запасом лески около двухсот ярдов (ярд — 0,9 метра), прицепил подлесок с двумя крючками №10 и груз— круглую пулю 12-го калибра: простая наша донка в сочетании со спиннингом.
Наживкой меня снабдил брат. Это песчаные морские черви, сохраненные в холодильнике да к тому же еще подсоленные. Конечно, лучше пользоваться свежими, но добыть их труднее, чем рыбу. Нужно таскать по песку у кромки прибоя связку тухлой рыбы, а когда из песка высунется головка червя,— успеть схватить его. Боб признался, что ни одного червя ему поймать таким образом не удалось. Червями его снабдил сосед рыболов.
Я насадил соленых червей на крючки, зашел по колено в волну прибоя и, размахнувшись длинным удилищем, послал насадку через пенный гре-бень в недра Тихого океана.
Не успел я как следует пристроить конец тяжелого удилища в кожаное гнездо, пристегнутое у меня на животе, как ощутил подергивание. С волнением начал я вертеть катушку, отступая по горячему песку!
Есть! Что-то маленькое выскользнуло на мокрый песок из пены прибоя и, слегка трепыхаясь, приближалось ко мне. Я подхватил рукой леску и не-вольно разинул рот. На крючке висел шарик, как в настольном теннисе, только не гладкий, а в пупырышках и с разинутым ртом.
Боб взглянул на мой трофей, потом на мое лицо и расхохотался:
— Не знаю, как это называется, но оно явно не съедобно, хотя и относится к рыбам.— Он осторожно снял с крючка раздувшийся шарик и бросил его в прибой.— Попробуй на ракушку.
На ракушку дело пошло успешней. Я вытащил двух серебристых, плоских рыбин, похожих на наших подлещиков, но с сильно загнутыми назад плавиками.
— Это уже можно кушать,— сказал Боб.— А то, что ты поймал раньше, здесь редко встречается. Оно ловится в основном в устье Маручи-ривер. Одна итальянская семья наловила, сварила, поела этих шариков и попала в госпиталь.
На завтрак мы кроме салата и бананов, папайи и ананасов ели жареную рыбу. Вкусную, как наши лещи, и такую же костлявую.
— Так и думал,— сказал Боб. — что ты увлекаешься рыбной ловлей. Я на нашем «биче» ни одной рыбки не выловил. Мое хобби — раковины. Их жизнь. Жизнь подводного рифа.
— Но вечером съездим еще разок? — попросил я.
— О, да!
На «биче» мы обнаружили морскую змею, выброшенную прибоем на песок. Метра полтора длиной, с зубастой пастью. При нашем приближении от нее поспешно разбежались маленькие крабы. Вверх взметнулись крикливые чайки.
Боб проводил их взглядом и сказал:
— Будет успех, готовь удочку.
Клев начался сразу. Только пошлешь тяжелое грузило через гребень набегающей волны и выберешь слабину лески, как ощущаешь волнующее по-дергивание. Не успеваешь даже вставить комель удилища в гнездо на поясе.
Мой улов составил десяток «подлещиков» и две камбалки. Потом «подлещики» уменьшились до размеров густеры, а таких по австралийским рыболовным законам полагалось отпускать в море.
— Стая уже прошла,— сказал Боб. Он порылся в рыболовной сумке и протянул мне подлесок с крупными крючками и тяжелым грузом необычной формы.
— Попробуй поймать джу-фиш,— предложил он,— Вечером может попасться крупная.
Мы перевязали подлесок, насадили на три сцепленных вместе крючка небольшую рыбку. Тоже из холодильника и тоже подсоленную.
— Почему такой странный груз?—спросил я брата.
— Чтобы не сносило прибоем.— Он потрогал грузило, поворачивая его ко мне разными сторонами.— Эти выступы врезаются в песок и держат крепко.
Подлесок с грузом, крючками и карабином был настолько тяжел, что я «опасался», как бы он не улетел, порвав леску, в Южную Америку. Но япон-ская леска оказалась достаточно прочной и выдержала испытание.
— Подматывай понемногу,— посоветовал Боб.
— Я начал подматывать, чувствуя значительное сопротивление груза, врезающегося в песок. На втором забросе я ощутил удар, почти такой же, как при ловле катранов на Черном море, но чуть мягче, видимо, из-за провисшей лески и длинного удилища. Рыба сопротивлялась не сильно. Просто тяжело было подматывать. Вот она на песке у моих ног. Похожа на темно-коричневого ската, сантиметров в девяносто длиной.
— Да это же банджл-шарк, — сказал Боб. — Есть такое слово по-русски? Я не перепутал!
— Банджо-акула,— перевел я.— Австралийцы не знали русской балалайки, а то бы назвали эту рыбу «балалайка-шарк».
— Да,— согласился Боб.— Теперь у нас рыбы хватит не только сегодня на обед, но и на завтрак.
— Разве шарка едят? — удивился я.
— Едят. Конечно, это не джу-фиш, но кушать можно.
— По виду не скажешь, — заметил я, однако, вспомнив вкус черноморского катрана, согласился: — Попробуем и шарка.
Мы повторяли наши выходы со спиннингом на «бич» и в последующие дни. В прибое попадались уайтинги и бримы (уайтинги похожи на наших пескарей, увеличенных до океанских масштабов; меньше девяти с половиной дюймов уайтингов брать запрещается; брим вроде нашего карася, только горбатее и с желтыми плавниками), но такого богатого улова, как в первый день, больше не случалось.
Впрочем, я не огорчался. Меня окружало столько нового, необычного, что дни были заполнены до отказа. А впереди ожидала поездка к Великому Барьерному Рифу.
— Боб много рассказывал мне про него и его обитателей, обещал показать сказочное царство кораллов, раковин и тропических рыб...
—
Н. Блинов.
«Бич» песчаный и пустынный. На нем совершенно нет камней, не видно людей. Но люди здесь побывали, об этом назойливо напоминают пестрые жестянки из-под пива, бутылки «Кока-колы», пачки от сигарет «Кембридж».
Песок мелкий и чистый, как у нас в Евпатории. На нем во множестве разбросаны белые ложки, наподобие тех, при помощи которых надевают туф-ли. Это хрупкие остатки кальмаров, выброшенные океаном.
Маленькие крабы прозрачными тенями разбегаются по «бичу» и мгновенно исчезают в песчаных норах. Стая трясогузок проскакала у самой кай-мы прибоя. Но это вовсе не птицы, а гонимые ветром семена растопырки-перекатиполя.
Кулум Бич — поселок с населением в триста семь душ. А на «холидей» — в отпуск — сюда приезжает более тысячи человек. Многие жители сдают дома на лето. Достать комнату в это время не так легко.
Поселок состоит из одноэтажных коттеджей со слегка наклонными крышами. С крыш собирают дождевую воду для питья и прочих нужд в «танки» — баки, расположенные под домами или рядом с ними. Коттеджи легкие, изящные, разноцветные, что придает поселку нарядный вид. Участки земли возле домов засажены цветами, фруктами и овощами, смотря по вкусу и национальности владельцев. Газоны подстрижены машинками «под ежик».
В центре поселка почта. Почтмейстер в коротких штанах, белых чулках до коленей и белой сорочке с черным галстуком. Он производит почтовые и телеграфные операции, он же принимает и оплачивает чеки.
Рядом с почтой магазин со всякой всячиной. Он, как и все лавки в Австралии, броско и красочно уставлен всевозможными товарами. В маленьком магазине Кулум много всего. Мало только покупателей.
Перед магазином выставлены плакаты с названиями газет и сенсаций в них, призванные привлечь внимание покупателей.
Напротив, через дорогу, спасательная станция. Вышка, откуда наблюдают за купающимися и акулами. Звонят в колокол, значит, берегись — акулы!
Но и без колокола никто не заплывает так далеко, как у нас в Сочи. Не рискуют. Акулы не позволяют свободно пользоваться океаном. Кроме спасателей за акулами следит небольшой траулер, каждое утро патрулирующий вдоль «бичей». С него осматривают акульи удочки и сети. За прош-лый год у побережья штата Квинсленд выловлено около двух тысяч акул.
В Кулуме я гощу у моего брата Боба. Во время гражданской войны мать увезла его в Австралию еще ребенком. Я остался с отцом в России. Отца и матери давно нет в живых, а мы встретились после полувековой разлуки.
...Я наладил трехколенный спиннинг, закрепил безынерционную катушку с запасом лески около двухсот ярдов (ярд — 0,9 метра), прицепил подлесок с двумя крючками №10 и груз— круглую пулю 12-го калибра: простая наша донка в сочетании со спиннингом.
Наживкой меня снабдил брат. Это песчаные морские черви, сохраненные в холодильнике да к тому же еще подсоленные. Конечно, лучше пользоваться свежими, но добыть их труднее, чем рыбу. Нужно таскать по песку у кромки прибоя связку тухлой рыбы, а когда из песка высунется головка червя,— успеть схватить его. Боб признался, что ни одного червя ему поймать таким образом не удалось. Червями его снабдил сосед рыболов.
Я насадил соленых червей на крючки, зашел по колено в волну прибоя и, размахнувшись длинным удилищем, послал насадку через пенный гре-бень в недра Тихого океана.
Не успел я как следует пристроить конец тяжелого удилища в кожаное гнездо, пристегнутое у меня на животе, как ощутил подергивание. С волнением начал я вертеть катушку, отступая по горячему песку!
Есть! Что-то маленькое выскользнуло на мокрый песок из пены прибоя и, слегка трепыхаясь, приближалось ко мне. Я подхватил рукой леску и не-вольно разинул рот. На крючке висел шарик, как в настольном теннисе, только не гладкий, а в пупырышках и с разинутым ртом.
Боб взглянул на мой трофей, потом на мое лицо и расхохотался:
— Не знаю, как это называется, но оно явно не съедобно, хотя и относится к рыбам.— Он осторожно снял с крючка раздувшийся шарик и бросил его в прибой.— Попробуй на ракушку.
На ракушку дело пошло успешней. Я вытащил двух серебристых, плоских рыбин, похожих на наших подлещиков, но с сильно загнутыми назад плавиками.
— Это уже можно кушать,— сказал Боб.— А то, что ты поймал раньше, здесь редко встречается. Оно ловится в основном в устье Маручи-ривер. Одна итальянская семья наловила, сварила, поела этих шариков и попала в госпиталь.
На завтрак мы кроме салата и бананов, папайи и ананасов ели жареную рыбу. Вкусную, как наши лещи, и такую же костлявую.
— Так и думал,— сказал Боб. — что ты увлекаешься рыбной ловлей. Я на нашем «биче» ни одной рыбки не выловил. Мое хобби — раковины. Их жизнь. Жизнь подводного рифа.
— Но вечером съездим еще разок? — попросил я.
— О, да!
На «биче» мы обнаружили морскую змею, выброшенную прибоем на песок. Метра полтора длиной, с зубастой пастью. При нашем приближении от нее поспешно разбежались маленькие крабы. Вверх взметнулись крикливые чайки.
Боб проводил их взглядом и сказал:
— Будет успех, готовь удочку.
Клев начался сразу. Только пошлешь тяжелое грузило через гребень набегающей волны и выберешь слабину лески, как ощущаешь волнующее по-дергивание. Не успеваешь даже вставить комель удилища в гнездо на поясе.
Мой улов составил десяток «подлещиков» и две камбалки. Потом «подлещики» уменьшились до размеров густеры, а таких по австралийским рыболовным законам полагалось отпускать в море.
— Стая уже прошла,— сказал Боб. Он порылся в рыболовной сумке и протянул мне подлесок с крупными крючками и тяжелым грузом необычной формы.
— Попробуй поймать джу-фиш,— предложил он,— Вечером может попасться крупная.
Мы перевязали подлесок, насадили на три сцепленных вместе крючка небольшую рыбку. Тоже из холодильника и тоже подсоленную.
— Почему такой странный груз?—спросил я брата.
— Чтобы не сносило прибоем.— Он потрогал грузило, поворачивая его ко мне разными сторонами.— Эти выступы врезаются в песок и держат крепко.
Подлесок с грузом, крючками и карабином был настолько тяжел, что я «опасался», как бы он не улетел, порвав леску, в Южную Америку. Но япон-ская леска оказалась достаточно прочной и выдержала испытание.
— Подматывай понемногу,— посоветовал Боб.
— Я начал подматывать, чувствуя значительное сопротивление груза, врезающегося в песок. На втором забросе я ощутил удар, почти такой же, как при ловле катранов на Черном море, но чуть мягче, видимо, из-за провисшей лески и длинного удилища. Рыба сопротивлялась не сильно. Просто тяжело было подматывать. Вот она на песке у моих ног. Похожа на темно-коричневого ската, сантиметров в девяносто длиной.
— Да это же банджл-шарк, — сказал Боб. — Есть такое слово по-русски? Я не перепутал!
— Банджо-акула,— перевел я.— Австралийцы не знали русской балалайки, а то бы назвали эту рыбу «балалайка-шарк».
— Да,— согласился Боб.— Теперь у нас рыбы хватит не только сегодня на обед, но и на завтрак.
— Разве шарка едят? — удивился я.
— Едят. Конечно, это не джу-фиш, но кушать можно.
— По виду не скажешь, — заметил я, однако, вспомнив вкус черноморского катрана, согласился: — Попробуем и шарка.
Мы повторяли наши выходы со спиннингом на «бич» и в последующие дни. В прибое попадались уайтинги и бримы (уайтинги похожи на наших пескарей, увеличенных до океанских масштабов; меньше девяти с половиной дюймов уайтингов брать запрещается; брим вроде нашего карася, только горбатее и с желтыми плавниками), но такого богатого улова, как в первый день, больше не случалось.
Впрочем, я не огорчался. Меня окружало столько нового, необычного, что дни были заполнены до отказа. А впереди ожидала поездка к Великому Барьерному Рифу.
— Боб много рассказывал мне про него и его обитателей, обещал показать сказочное царство кораллов, раковин и тропических рыб...
—
Н. Блинов.
