Необычно сильная для середины лета буря продолжалась почти две недели, и жизнь в Айн-Тая, небольшом приморском городке Алжира, лежащем в 35 километрах к востоку от столицы, замерла, как будто уже наступила холодная и дождливая североафриканская зима. И когда однажды под утро ветер утих, перестав хлопать плохо закрепленными ставнями, все в доме проснулись раньше обычного, разбуженные густой, словно осязаемой тишиной.
Вскочив с постели, я распахнул балконную дверь и замер на пороге, ослепленный невыносимо ярким сиянием неба и моря. Удивительно свежее, словно помолодевшее море безмятежно нежилось в косых лучах встающего солнца, как будто и не оно еще только вчера бушевало, с неукротимой силой кидаясь на прибрежные скалы. Его поверхность усеяна правильными рядами небольших серебристых волн, которые бегут к берегу, подгоняемые легким утренним бризом. Далеко, у самого горизонта, вид-неются стайки темных пятнышек — это рыбаки спешат наверстать потерянное из-за шторма время.
Работа в этот день идет неважно — мысли то и дело возвращаются к морю. Шторм мог отогнать от берега всю рыбу — интересно, вернулась ли она назад? Конечно, важнее всего другое — очистится ли вода к вечеру настолько, чтобы можно было охотиться ? Когда во время бури ветер дует с северо-востока, с открытого моря, то вода просветляется обычно очень быстро. Хуже, если долго господствует северо-западный или западный ветер — даже не очень сильный, он пригоняет к нашему берегу из Алжирского залива массу грязной воды, и тогда приходится ждать несколько дней, прежде чем осядет муть.
Взяв дома давно подготовленное снаряжение, я быстро иду к морю, провожаемый толпой русских и арабских детей. И сколько бы времени я не плавал в море — два, три часа или больше, — несколько самых упорных из них наверняка встретят меня, когда выйду из воды, чтобы посмотреть на добычу и помочь мне донести до дома пойманную рыбу.
По прислоненной к обрыву крутой железной лестнице спускаюсь на полосу желтого песка, разрисованную плавно изгибающимися грядами еще влажных, остро пахнущих морем водорослей. Повсюду валяются обломки досок в черных пятнах мазута, жестянки, пустые бутылки, разноцветные банки и другой мусор, возвращенный морем человеку, который никак не может отвыкнуть от представления о море, как о бездонной мусорной яме.
Надев маску, с ластами в руках, я вхожу в воду и оказываюсь в густой каше из сорванный бурей водорослей. Ослабевшие волны не смогли выбросить их на берег, и теперь они будут колыхаться в толще воды, пока не осядут на дно, привлекая крабов, небольших осьминогов и рыбью мелочь, находящую здесь надежное укрытие от врагов. Эго очень неприятно, когда длинные мягкие ленты обвиваются вокруг тела, залепляют стекло маски, и я, поеживаясь от их скользких прикосновений, торопливо натягиваю ласты. Несколько сильных гребков — выплываю на сравнительно чистую воду. Здесь еще совсем мелко, и поэтому каждый камешек на дне, каждая травинка видны так отчетливо, как если бы я держал их в руке. Но, как только дно опускается на три-четыре метра, становится заметно, что вода насыщена мельчайшими взвешенными частицами — сначала это легкая муть, но по мере удаления от берега она постепенно сгущается, и на большой глубине я могу разглядеть только вершины поднимающихся к поверхности подводных скал, а ниже все расплывается и исчез
ает в густом белесом тумане. Море поэтому кажется бездонным, и у меня возникает ощущение какой-то неясной опасности, не проходящее даже тогда, когда я ныряю и, опускаясь вниз, начинаю различать контуры давно знакомых камней и выступов дна.
Ритмично работая ластами, я быстро преодолеваю прибрежную полосу мутной воды, держа курс на виднеющуюся вдали одинокую скалу. Вот позади уже остался сравнительно мелководный участок, где доходящее до дна волнение уничтожает всю растительность, постоянно перегоняя с места на место песок и мелкие камни. В таких условиях выживают только морские ежи — они сверлят глубокие лунки в мягкой породе дна и сидят в них, не боясь никаких бурь. Скалы подо мной густо усеяны этими черными шариками, такими пушистыми и безобидными на вид. Однако стоит вам однажды столкнуться с ними поближе, и вы на всю жизнь запомните мучительную операцию по извлечению невероятно острых и хрупких иголок.
Рыба не любит эти облизанные волнами свинцово-серые гряды, разделенные узкими полосками песка. Кроме вездесущих морских юнкеров — длинных, пестро раскрашенных рыбешек, здесь иногда можно встретить стайку кефали, кочующей вдоль берега в поисках пищи. Но эта осторожная рыба хорошо знает, какую опасность представляет подводное ружье, и безошибочно сохраняет нужную дистанцию. Гоняться за ней бесполезно, и при случайных встречах мы только провожаем друг друга взглядом, не нарушая стихийно установившегося нейтралитета.
Несколько дальше от берега начинаются бескрайние подводные луга морской травы зостеры. Местами над ней возвышаются отдельные сильно разрушенные скалы, возле которых можно встретить самых разнообразных рыб. Вот и сейчас я вижу под собой стайку небольших зеленушек — не обращая на меня внимания, они копошатся в кустиках водорослей или просто висят над дном в причудливых позах, казалось бы, совсем неподходящих для рыб, и что-то флегматично пережевывают. Периодически, то одна, то другая из них выплевывает с облачком мути какие-то белые крошки — наверное, обломки мелких ракушек. Рядом на миниатюрной песчаной лужайке трудится небольшая барабулька. Она старательно ощупывает дно своими длинными усиками, затем, что-то обнаружив, начинает энергично разгребать ими песок, почти исчезая в поднявшейся мути. Перед ее носом вертится несколько рыбешек-нахлебников — суетясь и отталкивая друг друга, они подхватывают в мутной воде какую-то съедобную мелочь.
Отплыв от берега метров на семьсот-восемьсот, я оказываюсь в районе, где на покрытом мелкой песчаной рябью дне, на глубине около десяти метров лежит множество громадных известняковых плит. Они так густо поросли водорослями, что напоминают затаившихся фантастических лохматых зверей. Море сильно источило непрочный известняк — извилистые ходы, узкие расселины, таинственные глубокие пещеры образуют настоящий лабиринт, почти недоступный для подводного охотника. С краев плит свисает бахрома водорослей, скрывая входы в мрачные катакомбы, куда даже в полдень не проникает солнечный свет.
Рыба легко находит здесь и пищу, и укрытие от врагов, а поэтому стоит только заплыть сюда, как вас тут же окружат стайки быстро скользящих возле самой поверхности воды серебристых облад с большими черными глазами; темно-коричневые, с лиловатым оттенком морские ласточки медленно опустятся на дно при вашем приближении, сохраняя горизонтальное положение тела и едва пошевеливая длинным раздвоенным хвостом. Внимательно приглядевшись, вы увидите сидящих в засаде среди камней полосатых хищников — каменных окуней. Если же нырнете и заглянете под плиту, то можете оказаться носом к носу и с могучим, словно отлитым из серебристого металла красавцем конгром, и с пятнистым электрическим скатом, который уставится на вас своими подслеповатыми глазками, не двигаясь с места. Не раз мне приходилось выхватывать лучом моего подводного фонаря из густого зеленоватого мрака пещеры гибкое змеиное тело свирепой мурены, и хотя я давно убедился на собственном опыте, что легенды об этой рыбе совершенно не соответствуют действительности, все равно становилось немного не по себе, когда на меня медленно надвигалось из глубины пещеры чудовище с полной острых зубов широко разинутой пастью. Следы этих зубов даже сейчас видны на металле стрелы от моего подводного ружья.
Едва впереди показалась самая крайняя из глыб, как я отметил какое-то движение сбоку, как будто с места сдвинулся небольшой камень, такой же желтый, как и песок, на котором он лежал. Но стоило мне перевести взгляд в эту сторону, как я разглядел большую рыбу, тут же скрывшуюся под нависшим краем находящейся рядом плиты. Не успел я нырнуть, как рыба появилась из-под противоположного края плиты, пересекла узкую песчаную дорожку и неторопливо ушла под огромный плоский камень квадратных очертаний. На этот раз я хорошо разглядел короткое массивное тело, горбатую спину и непропорционально большую голову с выступающей вперед нижней челюстью — конечно, это меру, излюбленная добыча подводных охотников Средиземного моря. Увлекательная, а иногда и опасная охота на него создала меру репутацию серьезного противника. Когда-то пионеры подводного спорта встречали рыбин до 40 килограммов весом, причем совсем недалеко от берега. Теперь же такие гиганты если и сохранились, то лишь в самых глухих уголках Средиземноморья, а поэтому даже встречу с меру весом около пяти-шести килограммов можно было считать большой удачей. Примерно столько же должна была весить и встреченная мной рыба.
Нырнув следом за меру, я опустился на дно и повис на уровне нижнего края плиты, ухватившись за него рукой. Передо мной открылась большая полость — плита с этой стороны не лежала на песке всей своей нижней поверхностью, а опиралась на несколько выступов, похожих на толстые уродливые колонны. Я успел заметить в пробивающемся откуда-то сбоку свете, как меру, изогнувшись с неожиданной для своих размеров грацией, скользнул между двумя дальними колоннами, и тут же нажал на спусковой крючок, резко выбросив вперед руку с ружьем. Рывок шнура показался мне необычно слабым — сразу же мелькнула мысль о промахе. Я быстро потянул к себе шнур — если упустить те доли секунды, когда после попадания стрелы меру замирает на месте, ошеломленный неожиданным ударом, то потом придется основательно повозиться. Раненая рыба обычно забивается в такую узкую щель, так заклинивается в ней, растопырив жаберные крышки и колючие плавники, что легче, кажется, разорвать ее на части, чем вытащить целиком. Но вот весь шнур у меня в руках, и я с изумлением вижу, что стрелы на его конце нет! Теперь поздно ругать себя за то, что не проверил перед охотой узел — стрела или лежит где-то под плитой, или — что гораздо хуже — торчит в боку меру, который мог удрать под любую из окружающих плит — попробуй найти его в этом лабиринте!
Что же делать? Если я промахнулся, то стоит попытаться найти стрелу. А если я все же попал в цель, то разумнее всего не начинать эти наверняка безнадежные поиски... Нет, не годится бросать подранка — и я решаю нырять до тех пор, пока не удастся найти или подбитую рыбу, или хотя бы стрелу.
Долгие упорные поиски не дают результатов, и мне все чаще и чаще приходится отгонять настойчиво возвращающуюся мысль о бессмысленности этого предприятия. Наконец, при очередном погружении замечаю небольшую боковую расселину — оказывается, она ведет в довольно большую пещеру. Осветив ее фонарем, вижу выглядывающую из-за выступа остроносую морду меру с хитро поблескивающим круглым глазом. Ну и храбрец! Затаился и сидит себе на месте, несмотря на возню, которую я поднял у него под боком!
Вновь и вновь ныряю к плите, пытаясь разглядеть стрелу. Время от времени я осторожно освещаю меру, чтобы убедиться, что он мне не померещился. Уже выбившись из сил от непрерывных погружений, я все же увидел стрелу — она почти целиком ушла в песок, и конец ее, торчавший между двумя песчаными валиками, был виден только под одним, строго определенным углом. Потребовалось несколько мгновений, чтобы достать стрелу, подцепив ее рукояткой ружья. Затем я привязал ее тройным узлом к ружью и тщательно натянул обе пары мощных резиновых тяжей. Все эти операции я проделал неторопливо, чтобы дать успокоиться дыханию перед самым важным нырком.
Но вот все в порядке; я быстро опускаюсь на дно, влезаю в расселину и, осветив меру, навожу ружье. Стрела сильно застучала о камень, когда забилась раненая рыба; я тут же потянул за шнур и почувствовал, как меру тяжело тронулся с места, затем рванулся в сторону и застрял в узкой щели. Осторожно дергаю, потом тяну все сильнее — стронуть рыбу с места не удается. Уже пора всплывать, и я оставляю меру — теперь-то он уже никуда не уйдет. Но едва я начинаю подниматься вверх, как что-то резко останавливает меня и даже, как будто тянет вниз. Совершенно автоматически, еще не успев разобраться в том, что случилось, я выхватываю из ножен узкое обоюдоострое лезвие кинжала и только тогда вижу, что его не придется пускать в ход — достаточно сбросить с висящего на поясе проволочного кукана захлестнувшую его петлю шнура. Хорошо, что все так легко обошлось — бывали случаи, когда приходилось резать шнур и лишаться верной добычи — на дне ведь оставаться не хочется.
Несколько глотков воздуха, и я опять кидаюсь на дно. Вот и шнур — меру немного переместился, и теперь мне удается начать подтягивать его к себе. Из-под плиты показывается конец стрелы — я осторожно протягиваю руку, но меру в этот момент делает сильнейший рывок, вылетает на открытое место, молниеносно разворачивается и снова скрывается под плитой, бешено натянув шнур. Несколько мгновений продолжается ожесточенная борьба — и в руках у меня остается только обрывок шнура — его перерезала, по-видимому, острая кромка камня. Совершенно ошеломленный таким неожиданным исходом поединка, я всплываю на поверхность и с трудом прихожу в себя. Внизу все спокойно. Тихо оседают на дно разбросанные во время схватки водоросли, еле заметно покачивается в такт волнам торчащее из щели ружье. Что ж, теперь остается только подобрать его, и можно возвращаться домой.
Я опускаюсь на дно, беру ружье и... Нет, этому просто невозможно поверить — рядом со мной из куста перепутанных водорослей торчит перепончатый спинной гребень меру! Протягиваю к нему руку — рыбина нервно вздрагивает, но остается неподвижной. Осторожно нащупываю среди водорослей стрелу, тут же хватаю ее второй конец — стрела пробила меру навылет от жаберной крышки до грудного плавника. Меру судорожно бьется, швыряя меня из стороны в сторону, но теперь для него уже всё кончено. Прежде чем всплыть, подцепляю концом стрелы ружье, чтобы не нырять еще раз, и поднимаюсь на поверхность.
Только теперь вижу, что рыба по крайней мере вдвое больше, чем мне показалось вначале — обычно случается преувеличивать размеры рыбы на расстоянии, но на этот раз, очевидно, сказалась замутненность воды.
Меру ведет себя очень спокойно, лишь изредка поворачиваясь на стреле с такой силой, что она прогибается, и я с трудом удерживаю ее в руках. Я неторопливо плыву к берегу и минут через двадцать выхожу на песок под скалами.
И. Найденков
Вскочив с постели, я распахнул балконную дверь и замер на пороге, ослепленный невыносимо ярким сиянием неба и моря. Удивительно свежее, словно помолодевшее море безмятежно нежилось в косых лучах встающего солнца, как будто и не оно еще только вчера бушевало, с неукротимой силой кидаясь на прибрежные скалы. Его поверхность усеяна правильными рядами небольших серебристых волн, которые бегут к берегу, подгоняемые легким утренним бризом. Далеко, у самого горизонта, вид-неются стайки темных пятнышек — это рыбаки спешат наверстать потерянное из-за шторма время.
Работа в этот день идет неважно — мысли то и дело возвращаются к морю. Шторм мог отогнать от берега всю рыбу — интересно, вернулась ли она назад? Конечно, важнее всего другое — очистится ли вода к вечеру настолько, чтобы можно было охотиться ? Когда во время бури ветер дует с северо-востока, с открытого моря, то вода просветляется обычно очень быстро. Хуже, если долго господствует северо-западный или западный ветер — даже не очень сильный, он пригоняет к нашему берегу из Алжирского залива массу грязной воды, и тогда приходится ждать несколько дней, прежде чем осядет муть.
Взяв дома давно подготовленное снаряжение, я быстро иду к морю, провожаемый толпой русских и арабских детей. И сколько бы времени я не плавал в море — два, три часа или больше, — несколько самых упорных из них наверняка встретят меня, когда выйду из воды, чтобы посмотреть на добычу и помочь мне донести до дома пойманную рыбу.
По прислоненной к обрыву крутой железной лестнице спускаюсь на полосу желтого песка, разрисованную плавно изгибающимися грядами еще влажных, остро пахнущих морем водорослей. Повсюду валяются обломки досок в черных пятнах мазута, жестянки, пустые бутылки, разноцветные банки и другой мусор, возвращенный морем человеку, который никак не может отвыкнуть от представления о море, как о бездонной мусорной яме.
Надев маску, с ластами в руках, я вхожу в воду и оказываюсь в густой каше из сорванный бурей водорослей. Ослабевшие волны не смогли выбросить их на берег, и теперь они будут колыхаться в толще воды, пока не осядут на дно, привлекая крабов, небольших осьминогов и рыбью мелочь, находящую здесь надежное укрытие от врагов. Эго очень неприятно, когда длинные мягкие ленты обвиваются вокруг тела, залепляют стекло маски, и я, поеживаясь от их скользких прикосновений, торопливо натягиваю ласты. Несколько сильных гребков — выплываю на сравнительно чистую воду. Здесь еще совсем мелко, и поэтому каждый камешек на дне, каждая травинка видны так отчетливо, как если бы я держал их в руке. Но, как только дно опускается на три-четыре метра, становится заметно, что вода насыщена мельчайшими взвешенными частицами — сначала это легкая муть, но по мере удаления от берега она постепенно сгущается, и на большой глубине я могу разглядеть только вершины поднимающихся к поверхности подводных скал, а ниже все расплывается и исчез
ает в густом белесом тумане. Море поэтому кажется бездонным, и у меня возникает ощущение какой-то неясной опасности, не проходящее даже тогда, когда я ныряю и, опускаясь вниз, начинаю различать контуры давно знакомых камней и выступов дна.
Ритмично работая ластами, я быстро преодолеваю прибрежную полосу мутной воды, держа курс на виднеющуюся вдали одинокую скалу. Вот позади уже остался сравнительно мелководный участок, где доходящее до дна волнение уничтожает всю растительность, постоянно перегоняя с места на место песок и мелкие камни. В таких условиях выживают только морские ежи — они сверлят глубокие лунки в мягкой породе дна и сидят в них, не боясь никаких бурь. Скалы подо мной густо усеяны этими черными шариками, такими пушистыми и безобидными на вид. Однако стоит вам однажды столкнуться с ними поближе, и вы на всю жизнь запомните мучительную операцию по извлечению невероятно острых и хрупких иголок.
Рыба не любит эти облизанные волнами свинцово-серые гряды, разделенные узкими полосками песка. Кроме вездесущих морских юнкеров — длинных, пестро раскрашенных рыбешек, здесь иногда можно встретить стайку кефали, кочующей вдоль берега в поисках пищи. Но эта осторожная рыба хорошо знает, какую опасность представляет подводное ружье, и безошибочно сохраняет нужную дистанцию. Гоняться за ней бесполезно, и при случайных встречах мы только провожаем друг друга взглядом, не нарушая стихийно установившегося нейтралитета.
Несколько дальше от берега начинаются бескрайние подводные луга морской травы зостеры. Местами над ней возвышаются отдельные сильно разрушенные скалы, возле которых можно встретить самых разнообразных рыб. Вот и сейчас я вижу под собой стайку небольших зеленушек — не обращая на меня внимания, они копошатся в кустиках водорослей или просто висят над дном в причудливых позах, казалось бы, совсем неподходящих для рыб, и что-то флегматично пережевывают. Периодически, то одна, то другая из них выплевывает с облачком мути какие-то белые крошки — наверное, обломки мелких ракушек. Рядом на миниатюрной песчаной лужайке трудится небольшая барабулька. Она старательно ощупывает дно своими длинными усиками, затем, что-то обнаружив, начинает энергично разгребать ими песок, почти исчезая в поднявшейся мути. Перед ее носом вертится несколько рыбешек-нахлебников — суетясь и отталкивая друг друга, они подхватывают в мутной воде какую-то съедобную мелочь.
Отплыв от берега метров на семьсот-восемьсот, я оказываюсь в районе, где на покрытом мелкой песчаной рябью дне, на глубине около десяти метров лежит множество громадных известняковых плит. Они так густо поросли водорослями, что напоминают затаившихся фантастических лохматых зверей. Море сильно источило непрочный известняк — извилистые ходы, узкие расселины, таинственные глубокие пещеры образуют настоящий лабиринт, почти недоступный для подводного охотника. С краев плит свисает бахрома водорослей, скрывая входы в мрачные катакомбы, куда даже в полдень не проникает солнечный свет.
Рыба легко находит здесь и пищу, и укрытие от врагов, а поэтому стоит только заплыть сюда, как вас тут же окружат стайки быстро скользящих возле самой поверхности воды серебристых облад с большими черными глазами; темно-коричневые, с лиловатым оттенком морские ласточки медленно опустятся на дно при вашем приближении, сохраняя горизонтальное положение тела и едва пошевеливая длинным раздвоенным хвостом. Внимательно приглядевшись, вы увидите сидящих в засаде среди камней полосатых хищников — каменных окуней. Если же нырнете и заглянете под плиту, то можете оказаться носом к носу и с могучим, словно отлитым из серебристого металла красавцем конгром, и с пятнистым электрическим скатом, который уставится на вас своими подслеповатыми глазками, не двигаясь с места. Не раз мне приходилось выхватывать лучом моего подводного фонаря из густого зеленоватого мрака пещеры гибкое змеиное тело свирепой мурены, и хотя я давно убедился на собственном опыте, что легенды об этой рыбе совершенно не соответствуют действительности, все равно становилось немного не по себе, когда на меня медленно надвигалось из глубины пещеры чудовище с полной острых зубов широко разинутой пастью. Следы этих зубов даже сейчас видны на металле стрелы от моего подводного ружья.
Едва впереди показалась самая крайняя из глыб, как я отметил какое-то движение сбоку, как будто с места сдвинулся небольшой камень, такой же желтый, как и песок, на котором он лежал. Но стоило мне перевести взгляд в эту сторону, как я разглядел большую рыбу, тут же скрывшуюся под нависшим краем находящейся рядом плиты. Не успел я нырнуть, как рыба появилась из-под противоположного края плиты, пересекла узкую песчаную дорожку и неторопливо ушла под огромный плоский камень квадратных очертаний. На этот раз я хорошо разглядел короткое массивное тело, горбатую спину и непропорционально большую голову с выступающей вперед нижней челюстью — конечно, это меру, излюбленная добыча подводных охотников Средиземного моря. Увлекательная, а иногда и опасная охота на него создала меру репутацию серьезного противника. Когда-то пионеры подводного спорта встречали рыбин до 40 килограммов весом, причем совсем недалеко от берега. Теперь же такие гиганты если и сохранились, то лишь в самых глухих уголках Средиземноморья, а поэтому даже встречу с меру весом около пяти-шести килограммов можно было считать большой удачей. Примерно столько же должна была весить и встреченная мной рыба.
Нырнув следом за меру, я опустился на дно и повис на уровне нижнего края плиты, ухватившись за него рукой. Передо мной открылась большая полость — плита с этой стороны не лежала на песке всей своей нижней поверхностью, а опиралась на несколько выступов, похожих на толстые уродливые колонны. Я успел заметить в пробивающемся откуда-то сбоку свете, как меру, изогнувшись с неожиданной для своих размеров грацией, скользнул между двумя дальними колоннами, и тут же нажал на спусковой крючок, резко выбросив вперед руку с ружьем. Рывок шнура показался мне необычно слабым — сразу же мелькнула мысль о промахе. Я быстро потянул к себе шнур — если упустить те доли секунды, когда после попадания стрелы меру замирает на месте, ошеломленный неожиданным ударом, то потом придется основательно повозиться. Раненая рыба обычно забивается в такую узкую щель, так заклинивается в ней, растопырив жаберные крышки и колючие плавники, что легче, кажется, разорвать ее на части, чем вытащить целиком. Но вот весь шнур у меня в руках, и я с изумлением вижу, что стрелы на его конце нет! Теперь поздно ругать себя за то, что не проверил перед охотой узел — стрела или лежит где-то под плитой, или — что гораздо хуже — торчит в боку меру, который мог удрать под любую из окружающих плит — попробуй найти его в этом лабиринте!
Что же делать? Если я промахнулся, то стоит попытаться найти стрелу. А если я все же попал в цель, то разумнее всего не начинать эти наверняка безнадежные поиски... Нет, не годится бросать подранка — и я решаю нырять до тех пор, пока не удастся найти или подбитую рыбу, или хотя бы стрелу.
Долгие упорные поиски не дают результатов, и мне все чаще и чаще приходится отгонять настойчиво возвращающуюся мысль о бессмысленности этого предприятия. Наконец, при очередном погружении замечаю небольшую боковую расселину — оказывается, она ведет в довольно большую пещеру. Осветив ее фонарем, вижу выглядывающую из-за выступа остроносую морду меру с хитро поблескивающим круглым глазом. Ну и храбрец! Затаился и сидит себе на месте, несмотря на возню, которую я поднял у него под боком!
Вновь и вновь ныряю к плите, пытаясь разглядеть стрелу. Время от времени я осторожно освещаю меру, чтобы убедиться, что он мне не померещился. Уже выбившись из сил от непрерывных погружений, я все же увидел стрелу — она почти целиком ушла в песок, и конец ее, торчавший между двумя песчаными валиками, был виден только под одним, строго определенным углом. Потребовалось несколько мгновений, чтобы достать стрелу, подцепив ее рукояткой ружья. Затем я привязал ее тройным узлом к ружью и тщательно натянул обе пары мощных резиновых тяжей. Все эти операции я проделал неторопливо, чтобы дать успокоиться дыханию перед самым важным нырком.
Но вот все в порядке; я быстро опускаюсь на дно, влезаю в расселину и, осветив меру, навожу ружье. Стрела сильно застучала о камень, когда забилась раненая рыба; я тут же потянул за шнур и почувствовал, как меру тяжело тронулся с места, затем рванулся в сторону и застрял в узкой щели. Осторожно дергаю, потом тяну все сильнее — стронуть рыбу с места не удается. Уже пора всплывать, и я оставляю меру — теперь-то он уже никуда не уйдет. Но едва я начинаю подниматься вверх, как что-то резко останавливает меня и даже, как будто тянет вниз. Совершенно автоматически, еще не успев разобраться в том, что случилось, я выхватываю из ножен узкое обоюдоострое лезвие кинжала и только тогда вижу, что его не придется пускать в ход — достаточно сбросить с висящего на поясе проволочного кукана захлестнувшую его петлю шнура. Хорошо, что все так легко обошлось — бывали случаи, когда приходилось резать шнур и лишаться верной добычи — на дне ведь оставаться не хочется.
Несколько глотков воздуха, и я опять кидаюсь на дно. Вот и шнур — меру немного переместился, и теперь мне удается начать подтягивать его к себе. Из-под плиты показывается конец стрелы — я осторожно протягиваю руку, но меру в этот момент делает сильнейший рывок, вылетает на открытое место, молниеносно разворачивается и снова скрывается под плитой, бешено натянув шнур. Несколько мгновений продолжается ожесточенная борьба — и в руках у меня остается только обрывок шнура — его перерезала, по-видимому, острая кромка камня. Совершенно ошеломленный таким неожиданным исходом поединка, я всплываю на поверхность и с трудом прихожу в себя. Внизу все спокойно. Тихо оседают на дно разбросанные во время схватки водоросли, еле заметно покачивается в такт волнам торчащее из щели ружье. Что ж, теперь остается только подобрать его, и можно возвращаться домой.
Я опускаюсь на дно, беру ружье и... Нет, этому просто невозможно поверить — рядом со мной из куста перепутанных водорослей торчит перепончатый спинной гребень меру! Протягиваю к нему руку — рыбина нервно вздрагивает, но остается неподвижной. Осторожно нащупываю среди водорослей стрелу, тут же хватаю ее второй конец — стрела пробила меру навылет от жаберной крышки до грудного плавника. Меру судорожно бьется, швыряя меня из стороны в сторону, но теперь для него уже всё кончено. Прежде чем всплыть, подцепляю концом стрелы ружье, чтобы не нырять еще раз, и поднимаюсь на поверхность.
Только теперь вижу, что рыба по крайней мере вдвое больше, чем мне показалось вначале — обычно случается преувеличивать размеры рыбы на расстоянии, но на этот раз, очевидно, сказалась замутненность воды.
Меру ведет себя очень спокойно, лишь изредка поворачиваясь на стреле с такой силой, что она прогибается, и я с трудом удерживаю ее в руках. Я неторопливо плыву к берегу и минут через двадцать выхожу на песок под скалами.
И. Найденков
